…одиссея безотрадной иронии…

…«Путешествие на край ночи» Луи-Фердинанда Селина, вопреки мнению большинства соприкоснувшихся, никакая не автобиография. Произведение художественное, пусть и на автобиографической основе. Но, всё это обмусолено, и не раз. Как и то, что Селин в первом романе выдумывает себе героя-двойника, а тот заводит несуществующего попутчика. Ей-богу, композиционно-прикладная пунктуационная диакритика в действии: двоеточие после двоеточия, а над ним ещё одно; последнее указывает на причины предыдущего; а то, что сверху, поясняет первое и дополняет второе. Трудно же, однако, от самого себя избавиться…

…кавардак типологий продолжает название «Путешествия». Которое, опять-таки, и не название вовсе. И даже не аллегория. Натурально — путевой лист. Главгерой — некто Фердинан Бардамю — французский подданный, солдат, колонизатор, африканер, иммигрант, фельдшер, статист кордебалета, повеса, аффектатор, директор дурдома (…sic!..) и чёрт-знает-кто-ещё на протяжении всего романа последовательно проваливается в череду выстроенных в карнавальный ряд персональных полубредовых преисподней. В первозданной пучине кошмара которых тонет, выныривает, отплёвывается и снова уходит на глубину в уроборосском замкнутом цикле. Точно так же, как и Селину для пущей убедительности сознательно перевирающему географию и хронологию, воспалённому сознанию протагониста раз за разом приходится вынужденно, насильственно перекраивать реальность текста, дабы в ней мог без стеснения поместиться этот самый выдуманный двойник…

…сегодняшний читатель, впитывая такое, чувствует себя зрителем какого-то курьёзного реалити-шоу. В прайм-тайм с прямым эфиром из огненной геенны: тут и смешно, и жутко, и волосы дыбом, и некуда отвернуться. Скоморошный, мозаичный, склеенный из груды отработанного, изжаренного рентгеновскими лучами папье-маше, ритм текста не даёт, однако, не только расслабиться и отвлечься, но и даже помыслить о том, что это самая трансляция повествования может когда-нибудь закончиться. Удивительно многомерно мрачное и, вместе с тем, упругое, обособленно поэтичное повествование. Абсолютная правда которого состоит в том, что живым из бытия ещё никто не выбирался. В этом смысле селиновский Бардамю оборачивается не биографическим отблеском, а чуть ли не мифическим Агасфером. Пускаясь в не имеющее начала и тем более конца странствование по изгибам кружева реальности. Пронизывая ткань двадцатого столетия воспалёнными корпускулами собственного юродства. Но, при всём «свинстве», потоках нецензурной брани и ненасытной мясницкой расчленёнке «Путешествие» — определённо смешная книга. Текст кишмя кишит жуткой, негранёной мощи цитатами-утверждениями: «Чтобы командовать, мало иметь кепи — нужны войска», или «Кино можно пользоваться час-другой, как проституткой». Каково, а?..

…в текст Селина влипаешь, как в паутину. Густую и вязкую. И потом уже, куда не глянешь — всюду она. Слова, одно за другим, бесконечными вереницами тянутся за предложениями; а те, в свою очередь, налипают друг на друга, раздуваясь целыми абзацами. И как ни всматривайся — конца-края этому не видать. Подсуконная сторона селиновских интонаций такова, что тут, внутри — натурально текстовая чёрная дыра. Угольно-смоляная с миллионом клыков книжная Харибда. Антрацитовая червоточина провала в тканях реальности. Из тех, что темнее самой полночи и стылее всех замерзших озёр ада. Литературная потусторонняя трясина. Против и вопреки читательской воле с утробным, ненасытным чавканьем поглощающая все чаяния и грёзы. Не говоря уже о надежде на новый светлый день и вере в человечество. Словно в одном из углов Большой Ночи специально для читателя выкроили маленькую ночь. Всё, как у Ницше: чем дольше вчитываешься, тем быстрее понимаешь — покойник Селин со своим агонизирующим безвременьем распирающе актуален и по сей день. Книга просто про жизнь. Такую, какой она была, есть и всегда останется. Мир ведь уже закончился. Как раз успеете сморгнуть тянущую пустоту внутри глаз, пока его перезапускают вновь…