…диалоги в рамках одного сознания…

…Олдос Хаксли каким-то образом, на молекулярном похоже уровне, оперируя неразличимыми слоями тонких материй, внедрил в текст «Острова» или витамины, или стимуляторы, или стероиды, или сгущённую эктоплазму, или чёрт его знает что там ещё, способствующее повышению общего уровня просвещения. Читатель, не будучи отягощён некими потенциальными умственными ущербностями вроде аутизма и гидроцефалии, врождённого или приобретённого кретинизма, поглощая строки, абзацы и страницы «Острова» умнеет, что называется, прямо на глазах и в реальном времени. Первый смысловой уровень книги разделён на два полюса притяжения. Один — это, конечно же, сам остров. А вот второй не столь очевиден, но довольно несложно различим. Именно потому, что Хаксли поместил его в человеческую оболочку. Да и автор рубит на этот счёт предельно прямым текстом. Русским, как говорится, по белому, брезгливо отбрасывая в сторону ненужные околичности. Гражданин Фарнеби стопроцентный, клинический психбольной. С ярко выраженными симптомами невроза. Остро нуждающийся в неотложной, профессиональной помощи. То есть, в принципе обыкновенный, обыденный и даже стереотипный член современного общества. Где все лечатся, у всех нервы. Почти все время от времени видят каких-нибудь фантомов или призраков. Каждый второй — шизоид, каждый пятый — параноик. Для всех нас это уже едва ли не нормальный порядок вещей. Удельное число психотерапевтов на душу населения сегодня, кажется, превышает количество выпускников специализированных учебных заведений в которых их готовят. И эта помощь материализуется в «Острове» в виде повально нравственно и психотерапевтически образованного населения. Автор, исключительно для пользы дела, с завидным постоянством упрямо соскальзывает в режим ручного управления внутренними течениями текста. Конечная цель этого ясна, понятна и, даже будучи замеченной читателем, практически не вызывает нареканий. Подобное директивные воздействия применительно к героям и происходящим событиям необходимы Хаксли для того, чтобы он, читатель, ни в коем случае не сбился с последовательности авторских рассуждений. Ведь «Остров», от начала до конца есть манифест воспитания личности с помощью западных достижений в области психотерапии, и восточных — в сфере религиозного просвещения. А то, что он оказался заключён в сладкую романную глазурь не более, чем тонкий, циничный расчёт…

…в свете осознания всего вышеизложенного, всплывает ещё один вывод. Хаксли, как и все великие, чьи творения способны пережить своих создателей и выйти за рамки породивших их эпох, вовсе не так прост. Дно у «Острова» не двойное, а тройное. И это как минимум. Потому как есть в тексте и ещё один слой коннотаций. Одновременно и слишком глубокий, чтобы быть вот так просто понятым, и невероятно, до глупого очевидный, чтобы сразу не заметить. Вроде тех картинок, где надобно искать отличия. Которые отыскав, долгое время приходится удивляться себе: как можно было такое и не заметить сразу? Впрочем, коннотация эта с весьма, гм, фрейдистским подтекстом. Притом настолько неприкрытым, что к чтению книг подобной глобальной социально-философской направленности кажется поначалу неприменимым. Главный герой просыпается в объятьях тропического острова, отравленный психологической и физической травмами. Остров в этом плане предстаёт квинтэссенцией известной направленности образов: тепло, покой и чувство глубокой защищённости материнской утробы смешиваются с приятным, ласковым и плотским жаром любовного возбуждения, и невесомой, хрупкой, и оттого безумно притягательной, чистой, девственной невинности, первозданной естественной красоты. В сексуальном смысле — гремучая, невероятной поражающей силы смесь, если вдуматься. И не только для мужчин, надо заметить…

…маршрутная тропа нарратива усеяна потайными ходами. В «Острове» не имеется ни чёткого не размытого начала, ни обозримого завершения. Ведь у этой истории нет точек соприкосновения с внешней реальностью, кроме пребывающих в глубинах памяти мистера Уилла Фарнеби. Весь остров в любой плоскости повествования тем или иным образом оказывается проекцией сознания главного героя. Стыковочные швы видны где хуже, где лучше. Но Хаксли в основной массе и не требуется их скрывать. Потому что эти зазоры как раз таки и призваны облегчить читателю понимание и текста, и заложенных в него идей, смыслов и психотерапевтических методик. Нить рассказа появляется ниоткуда, и потому предположить, что терзаемый навязчивыми галлюцинациями рассказчик заведомо ненадёжный не составляет никакого труда. Трюк весьма похож на те, коими пользовались многие и после Хаксли: Паланик в «Клубе», Мартелл в «Жизни Пи», Лихейн в своём «Острове». Да хотя бы и тот же Бэнкс в «Фабрике». Тут внимательного читателя до последней страницы не покидает чувство, что паланезийцы, обратившись докторами-психиатрами, вот-вот разойдутся по своим кабинетам; ренданские штурмовики превратятся в больничных санитаров, а широко раскрытое окно в зарешеченное смотровое окошко в центре бронированной двери под табличкой с надписью: Пациент № 16-1920/18-16-3. Уильям Асквит Фарнеби. Предварительный диагноз — прогрессирующая шизофрения параноидального типа…

…вывод: умный, хороший, релаксирующий текст. Который, будучи принимаем малыми дозами по одной главе в одни сутки, способен не только отгородить на время читателя от нынешней урбанизировано-информационной суеты, но и подбросить несколько дельных мыслей о том, как это состояние приятной отстранённости сохранить и в дальнейшем…